Вчера так и не смог включить свет у постели, полночи проспал на маленьком диване в гостиной. Сегодня, наконец-то, сообразил, какую нажать кнопку, и включил. Дочитываю с наслаждением Лао Шэ. Надо обязательно попросить Борю Тихоненко, чтобы он при редактуре дневников разнес цитаты по тексту, сославшись, что это позднейшие вставки, может быть даже в подходящие места московских уже эпизодов.
20 апреля, среда. Спал очень плохо, а тут еще С.П. позвонил в полночь, чтобы сказать, что нашел мне оппонента. Вот уж человек, который выручит всегда! От усталости я даже про диссертацию забыл, а теперь все раскрутилось, и сквозь сон я начал мерцательно думать о будущей защите.
Утром чуть помрачнело, задул ветер. Погода вполне пекинская, на мне это сказалось лишь плохим самочувствием. Голова еще работает прилично, а организм постепенно начал отказывать. Вот бы написать книгу о технологии и привычках старого человека, о том, как он со старостью начинает сживаться, а потом находит приемы, чтобы прятать ее от окружающих.
Были в издательстве "Народная литература". Как и в прошлый раз, мне здесь интересно, потому что живое дело и живой, следовательно, разговор. Почти та же команда присутствовала на переговорах: это президент компании — высокий, уже не молодой, но подвижный и живой; Нина, молодая китаянка, приезжавшая к нам в этом году в институт; главный специалист, который вместе с Ниной, может быть, приедет к нам на конференцию по Шолохову, довольно пухлый человек лет сорока, стесняющийся, что он почти забыл русский устный, но прекрасно все понимающий. Тут же, как и было прежде обещано, заключили договор на публикацию "Имитатора". Сейчас же выдали и гонорар, который назвали авансом, но я думаю, больше не заплатят, да это и справедливо. Говорили о современной русской литературе, и я понял, что ее, пожалуй, никто в издательстве не знает. Рассказал все, что помнил, сделав акцент на молодежи. Спросили о сегодняшнем положении писателя в России. Я вспомнил фразу Стейнбека, поместившего в свое время писателя между пингвином и собакой. Все посмеялись. Позже тема имела неожиданное продолжение.
После традиционного обеда, прошедшего в профессиональных разговорах и разных шуточках, мы все втроем поехали в парк Бэйхай. Опять масса народу, порядок, когда, хотя и много людей, но никто никому не мешает, не истоптаны газоны, запоминается лишь то, где у тебя проснулось собственное душевное движение. Воображение опять закурилось, и начал представлять, как же люди жили, как царствовали, как им прислуживали. Я, видимо, из породы прислужников. Китайская особенность этого поразительного на островах и озерах парка — за каждую часть экскурсии надо платить отдельно. Чтобы подняться в середине острова на вершину горы к Белой башне, где буддийская ступа, пушки, таинственность, крутые лестницы, старые деревья. Чтобы взойти на Круглый город, видимо, когда-то крутой холм, из которого сделали земляную башню, облицевав ее стеной. Наверху павильон с роскошной нефритовой чашей диаметром в 1,5 метра на резном же постаменте со знаком огня и благоденствия — свастикой. Здесь же несколько реликтовых деревьев, которым по 700–800 лет, как об этом гласят объявления. Поразили и деревья, и чаша. Последняя принадлежала хану Хубилаю. Имя, говорящее и для русской истории. Здесь же, в храме, белая скульптура Будды, излучающая мистическое сияние. Мне кажется, что благородный камень иногда впитывает свет тысячелетий, а потом начинает его отдавать. Деревья, как старики, подперты металлическими стояками, скреплены в местах возможных сломов ветвей металлическими стяжками, закованы в стальные корсеты. Отношение к старости или отношение к реликтам? Вчера, например, в парке Летнего дворца я видел, как уже немолодой человек тянул по дорожке самодельную, на четырех мебельных колесиках, коляску с креслицем, в котором сидела старушка Что уж она видела, я не знаю, но она была среди людей, менялась обстановка, воздух был свеж, она жила.
Прогулялись вдоль острова, к сожалению, я не заглянул в путеводитель, поэтому пропустил садик и павильон, где после своего отречения император Пу-и писал мемуары. Мне это интересно. Всю жизнь брожу среди теней и литературных призраков.
Заехали на тридцать минут в гостиницу и отправились в издательство политической литературы. Это совершенно новые для меня люди, меньше точек соприкосновения, хотя издательство работает при Академии общественных наук Китая. Я ведь тоже заканчивал подобную академию в Москве. Может быть, и китайская, как и московская, рассадник свободолюбия. Издают они много, есть "направление" — то из политики, что читают, мемуары "царей", диссидентов. Выходил Горбачев, сейчас вышел Путин, но хотели бы "разоблачительные" биографии про новых русских, прогнозов по России, оппозицию. Однако никогда, судя по всему, не печатали Лимонова, а он бы среди китайской молодежи пошел. Не слышали имен Валентина Варенникова, Александра Ципко. Сейчас в производстве вторая книга Роя Медведева.
Потом обедали, одарили хозяев маленькими подарками. Кстати, в "Народной литературе" мне поднесли банку хорошего и свежего зеленого чая. Выпью его сам, никому дарить не стану.
В дороге, пока ехали на автобусе по городу, слушал английский и дремал, это у меня совмещается. Геннадий Геннадиевич Завеев замечательный мужик, много знает, читает наизусть стихи Брюсова и Блока, помнит имена буддийского пантеона, когда я разбираю на английском объяснения на памятниках, помогает мне, транскрибирует слова. Языком не хвастает, но, чувствуется, письменный знает хорошо. От него я вообще узнаю много интересного. Так вот, он что-то карябал на листке бумаги и вдруг… прочел оду, посвященную мне, плод его дорожных трудов. Ода, как помечено на листке, "пасквильная":
Есть полемист завзятый, забияка,
С противником он — кошкою с собакой.
Смирен он паче гордости, однако
Себя между пингвином и собакой
Он поместил, сказав, что вывод знаков.
Да, вице-президент и академик,
Но все это, ребята, мимо денег:
Невольник слова, записной оратор.
Что благо — он творец, не имитатор.
Теперь о свежих и острых мыслях из "Кошачьего города" Лао Шэ. Вот что интересно: мой старый, случайно найденный в свое время прием, не срабатывает. Цитаты, которые, казалось бы, могли освещать каким-то образом мое видение сегодняшнего Китая, светят совсем в другую сторону. Но, видно, так уж мне суждено: все время веду какую-то борьбу у себя на родине.
Завтра утром выезжаем из гостинцы.
21 апреля, четверг. Пишу уже в шанхайском отеле. Это даже не отель, а какие-то апартаменты для моряков океанского плавания. На двадцать втором этаже открывается два вида: из окна — сверкающий огнями, невероятной современной красоты город, тройные дорожные развязки, реклама, непрекращающееся гудение, выдающее напряженную мощь мегаполиса. Впрочем, об этом я писал два года назад, но тогда я еще не был в Америке. Ночной Шанхай, когда мы ехали от аэропорта, производит большее впечатление, чем Нью-Йорк. Здесь преобладает естественная сила, как в человеке сильном от природы по сравнению с накаченным спортсменом. Вид от окна — гостиная, направо спальня с роскошной белой кроватью, налево кухня с газовой плитой, мойкой, холодильником. В гостиную выходит и дверь в ванную комнату. Отапливается все газом, на кухне современная нагревательная колонка и газовый счетчик. Ванная комната быстро прогревается огромной теплоты лампами накаливания. Деньги вкладывают в дорогостоящее оборудование, чтобы потом экономить и получать прибыль.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});